Франсуа нахмурился, вслушиваясь в голос Палестины. Его терзала странная двойственность. А с чего это вдруг страна внезапно жалуется на то, о чём Франсуа знает чуть ли не лучше. Ведь руки самого Бонфуа по локоть в крови. Уж он-то лучше Палестины знал, что такое, когда кто-то врывается в твои дома, рушит всё, что у тебя есть. Но как-то помощи ему прислали мало. Франц сам через это прошёл. Все должны когда-то пройти через всё сами.
С другой стороны, так хотелось уже смыть эту багровую жидкость с рук. Так надоела жестокость и крики в ушах. Так уже устал каждый раз прятать голову от этих страшных воспоминаний. Сколько их сейчас свалится на голову Палестины? Много! А ведь Франциск в силах оградить.
В силах... Но на его плечах Франция. Родина. Он не мог забыть её ради других. Ведь, как говорится, если ему придётся выбирать, его народ или чужой, он, скорее всего, выберет свой. Да, он будет каждое утро смотреть в зеркало и проклинать себя, но он будет понимать, что это было необходимо.
Франц запрокинул голову наверх, вслушиваясь в слова Палестины.
- Послушай... В мире каждый день умирает очень много людей. Я знаю, тебе больно, но именно в этот момент надо собраться и жить, понимаешь? Жить, выживать и бороться... Я через это прошёл, ты тоже знаешь, о чём я. Боевики вошли в ваши дома, а ты сейчас нашёл телефон и говоришь со мной. О чём ты думаешь? Это не лучшее время, а? Ты бы сейчас внимательнее по сторонам смотрел, да ситуацию обдумал бы лучше. Я тебе никак помочь не смогу, хотел бы я или нет. - В голосе Франца была и строгость и понимание. Надо было, чтобы Палестина сам научился этому, но при этом, его ещё нужно и подвести к этому самому "уроку".