Квебек волновался. Он действительно волновался, несмотря на то, что на звонки всех тех, кто хотел бы поздравить его заранее с победой - отвечал лёжа на диване, собеседнику, кем бы он ни был, предлагая самые банальные фразы-штампы в стиле "Я вам очень признателен, большое спасибо за Вашу поддержку...", говорить стараясь, если приходилось по-английски (а приходилось! что не могло не льстить самолюбию Квебека, ведь он привлёк внимание не только тех, кого по естественному закону должен был заинтересовать, но и также тех, кто англоговорящий ублюдок, который вроде как решил, что глянуть в телефонном справочнике его номер ему дозволено!!) с таким акцентом, чтобы на том конце линии быстрее отстали и оставили Рене наедине с его головной болью.
Что до ближайших соседей, то Онтарио, как водится, сначала громко негодовал, потом попытался разбить о голову Рене свою же любимую вазу с сухоцветами, а потом просто сидел и молча, пристально смотрел на своего северного друга, будто бы испытывал новую способность - телепатию или там... способность взрывать черепную коробку одним взглядом. Насмотрелся британских сериалов - вообразил теперь, что клюшкой можно убить надзирателя из общественного центра, и ничего ему за это не будет. Смеялся Рене, когда Оливер предстал перед ним с отличным фонарем под глазом. Канадские надзиратели общественных центров - вовсе не те, кто позволили бы запихать себя в морозилку, а потом бы выбросить в реку Святого Лаврентия... Иными словами, Онтарио не хотел отделения Квебека.
На это Квебек лишь пожимал плечами и отвечал, что ему осточертело быть отщепенцем в сладкой компании "англопердящих", на что Онтарио сообщал, что есть Англоквебек... Как и Франкоонтарио, но как раз на слоге "ло" в слове Англоквебек Рене терял всякую выдержку и начинал кричать, пинал мебель, хватался за ушибленную ногу, валился на ковер, ронял очки, на них в суете наступал Онтарио, Квебек зверел окончательно и запирался в кухне.

Теперь, когда Оливер не в силах помешать ему обдумать всё, месье Рене Матьё Трамбле, возлежа на маленьком диване в своей гостиной, размышлял о том, как после победы бросит Уильямсу в лицо все его писульки о свободах провинции Квебек. "ХЕР! ХЕР ТЕБЕ ОТНЫНЕ, БРИТАНСКИЙ ПРИПЕВАЛА! ПОЛУКОЛОНИЯ!" - кричал он в своих мечтах, топча своими тяжелыми замшевыми ботинками бумаги, из которых только что устроил салют.
Он уже решил, что на официальные приемы будет ходить в темно-синем костюме и в розовом галстуке, как президент России. Будет пить чай, оттопырив мизинчик, передразнивая англичанина, и станет приносить Франции свою выпечку на пробу. Далекий папаша просто обязан стать кулинарным наставником вновь обретенного сынушки, а иначе получит по щам.

И тут в дверь постучали. Это могли быть киллеры, подосланные Уильямсом. Беспощадные убийцы, которые, как предполагает размазня Уильямс, помогут ему упразднить провинцию Квебек, плодородные земли раздать соседям и сделать вид, что ничего не было.
Как бы не так. Рене поднимается с дивана и снимает со стены охотничье ружье с прикладом из прекрасного нелакированного дерева. Великолепная двустволка, лося вырубает одним выпалом в лоб. Стоп, ну конечно же, с одного выпала вырубает. Такой фиговиной кого угодно шарахнешь - ляжет.
Он, осторожно ступая, двигается к входной двери. Упаси Господь, скрипнет половица. Он подходит к двери, прижимается к косяку спиной, поворачивает голову к замку, будто так убийцы лучше будут слышать его (а ведь и правда же - лучше! если они, конечно, не ебучие англосаксонишки - тогда им что паровозу оглобля все гневные речи Квебека).
- Sacre sang des petasses de ma bite... - пробормотал Рене свою импровизированную - давайте назовем это молитвой. - Кто там?!
И Квебек нарочно громко передернул затвор, чтобы те ублюдки снаружи слышали, что Рене Матьё Трамбле, сын Франции и индейской женщины по имени Кхонкуа (кажется), так просто не сдастся, а сначала отстрелит им руки и ноги, и уж только потом, может быть, сдастся. Или нет.

Отредактировано Quebec (2012-01-16 02:27:39)

Квебек глянул в зеркало, что очень удачно висело тут, в прихожей, прямо напротив. Вполне возможно, Квебек специально повесил его именно там, чтобы смотреть на свое хмурое небритое лицо, когда она стоит так у двери с заряженным ружьем наготове. И что бы вы думали он увидел в том удачном зеркале? Хмурое небритое лицо! Какой поворот. Любовно отполированное замшевой тряпочкой ружье - приклад, ствол - теперь было заляпано пальцами Рене, как ни старался он держать его крепко и не цапать блестящую поверхность. Увидев отпечатки, Квебек нахмурился еще больше. Казалось, его настроение ухудшилось только лишь из-за того, что какой-то сраный педрила приперся к нему в такой момент стоять под дверью и в дверь его стучаться, вот скотина.
Взгляд Рене упал на рожок для обуви, ручка которого была деревянной башкой лошади. В конце концов, это мог быть и лось без рогов, подумал Квебек и, поняв, что теряет нужное настроение, нахмурился обратно.
- Это... Канада, - услышал он из-за двери.
Да что вы такое говорите.
Квебек даже расстроился.
Да что за невезение. Он ждал коварных умелых ассасинов, пришедших по его душу. Он уже представил себе, как головы этих ублюдков будут насажены на колья загородки на его балконе, как он будет горд... Как будут головы вонять, как будут летать мухи мерзкие здоровенные отвратительные.
Или головы можно засушить и повесить в машину над приборной панелью, а?

Итак, это был Канада. Смотрикось, даже имя свое без запинки произнес. Видать, припёрло сильно, иначе бы Квебек над ним поржал из-за двери и в квартиру войти даже не позволил.
Он опустил ружье и, хрипло чертыхаясь, отворил дверь. Канада выглядел как обычно. Как педик. Весь чистенький, причесанный, все отглажено - аж тошно. И смотрел-то своими глазьями. Дружелюбно.
Квебек опёрся на ружье как на трость и с раздражением стал ждать, чего же ему еще скажет господин независимое государство, все еще не впуская его в квартиру, держал Канаду на пороге.
- Ну? Если что - нет. Чая нет, кофе нет, сахара нет, соли по-соседски нет, отменить референдум - нет. Ты все еще хотел бы войти, Мэтью? - чтобы не было так сложно и волнительно, Квебек стал представлять себе, как идет по заснеженному полю с небольшой елочкой к загону с лосем Людовиком, чтобы его той самой елочкой угостить. Оглядывая Мэтью с головы до ног в ожидании хоть какого-нибудь ответа, Рене заметил, что у того немного запачкались ботинки. Он еле видно поморщился от отвращения. Разве здоровый мужик должен ходить с "немного запачканными ботинками"? Да он должен по самые колени быть уляпан грязью и какой-нибудь уличной дрянью!
Впрочем, если мужчина педик - ему можно. Они же аккуратненько по улочкам скок-поскок, как девочки.
О том, что, возможно, Канада приехал к дому на улицу Святого Юберта на машине, Рене даже и не подумал.

Отредактировано Quebec (2012-02-04 16:15:18)

Напряжение. Наполняло. Квебек. Волнение. Подступало. Он даже в собственных мыслях стал ставить точки! Нет, да вы только представьте это — точки! Не пять восклицательных знаков, а точки! Чертовые точки! Как низко!
Ура. Кажется, отпустило. Ну, право, ну, точки и точки — Дева Мария с ними! Кажется, Рене выговорился сам себе о себе. Вот такие вот они — франкоканадские умеренные эгоисты (это как умеренные националисты, что разбивают витрины, написанные на английском языке, только эгоисты).
Иногда Квебек хотел выпить сам с собой. По пинте доброго La Fin du Monde.
Точно! Квебек даже хлопнул себя по лбу, убрав на время руку с курка. Как это он-то позабыл — миру конец! А то все точки, пиво, да он сам.

Да куда уж там до таких мыслей, когда пред тобой возвышается грозный англосаксонский прихвостень! Его ноздри так и вздымаются! Он жаждет крови! А это было странно. Хуже некуда, ведь мсье Рене Матьё Трамбле страсть как не любил странности. А потому однажды — в каком-то там мохнатом году —, Рене, завидев странную женщину-блондинку с волосатыми ножищами, что просила называть ее «Papa», разорался. Так погибла первая пара французских поселенцев, две птички, а также была напугана белка. Да и поговаривают, что камню, размозжившему башку одну французскому старикану, тоже пришлось несладко. Вот из-за такой вот травмы детства Квебек иногда и плачет по ночам, под одеялом, обняв плюшевую химеру. И именно из-за этого он не любит странности. Но сейчас не об этом! Сейчас пред взором Рене предстал самый настоящий монстр!
От такого грозного Канады, что даже не запнулся, произнося предложения, Квебек шарахнулся. Еще бы тут не испугаться! А рука его сама поплыла как лебедушка к курку. Хотя... Нет, неправильно! Она ринулась к частичке сложной машины убийств словно сокол-сапсан — быстро и беспощадно!
«Упаси тебя Святой Юберт от собачьего бешенства! Этот.... Канада!..» — не успев закончить мысль, Квебек одумался. Слово «Канада» напомнило ему о том, кто тут суровый лесоруб-непедик! А кто — нелесоруб-педик!

Да это противное словечко — «Канада» — даже без отвращения не выплюнешь изо рта! Естественно! Ведь его можно только презрительно цедить сквозь зубы. Или фыркать в темноту. Или говорить елейным голосочком, творя иронию и жесткий сарказм. Но вот с уважение — увольте! — сказать его нельзя было.
Порою Квебек даже задумывался над тем, что нужно бы как-нибудь — скажем, следующим летом — выйти на улицу в странного вида очках и кричать, что есть мочи: «Канннада! Канннада!».
И опять этот чертов англоговорящий (не зря, кстати, приставка «англо-» так похожа на такое звучное наречие как «нагло»!) Квазимодо отвлек Квебека от мысли.
Ах, да, он же хотел съязвить! Вишь, все еще хотел бы этот содомит войти! А то, что дуло прекраснейшей двустволки в сантиметре от его жалкого брюха — его, видите ли, вовсе не волнует! Ну-ну.
А впрочем, некоторые (то есть, все) гуманисты (что сплошь педики) назвали бы это экстравагантным словцом – «беспечность». Но Матьё-то знал, что это тупость! Ведь у этого педрилы ума даже не хватало на то, чтобы научиться изъясняться по-французски!

«Ке фэр?! Фэр-то ке?!». Да вот действительно, что?!
План по унижению блондинчика начал приобретать форму эмбриона в мыслях Рене.
Вздох и выдох. Такая неожиданность. И вот на этой непредсказуемой ноте Квебек сделал выпад своим нелакированным орудием:
— Так коли хотел бы, так чего не проходишь, а? Али душа в пятки перебежала? Нет-нет, что ты, ты не бойся, проходи. Как там у вас, наглоканадцев, — Рене тут же схватился за свою великолепнейшую мысль про «англо-»/«нагло» и не преминул ею воспользоваться, — принято говорить? Чувствуй себя как дома? Располагайся, тут у меня уютненько, знаешь ли. Или ты не согласен?
Глаза Квебека сверкнули. А сам он непринужденно зевнул. От эдаких манипуляций ружье перекосило, и оно уставилось в паховую область — ой, пардон, в провинцию — Канады. Если такая, конечно, имелась (как бы Квебек не любил эту чертову Британскую Колумбию и Юкон — а уж их он бы на пару нарек мужским половым хуем, — поставить под вопрос пол и ориентацию Канады он попросту не мог).
— И да, человечишка. Руки держи в поле моего зрения. Слабого зрения. А то кто тебя, полуколонию, знает-то — авось еще обворуешь бедного мсье Рене Матьё Трамбле. Небось, только и ждешь, как бы умыкнуть мою чудную обувную ложку! Думаешь, такой прям незаметный, да?! Не на того напал!
Да вот уж действительно! Глазишки-то вороватые. Вот педик, а! Сам Рене еле заметно задвинул голову безрогого лося за миленький будуарный столик около зеркала.
Внутри своей тонкой и возвышенной души Квебек ликовал. А может и не ковал. Но вот снаружи он бесновался. Занимался сатанизмом, так сказать, — оскорблял маленького миленького ангелочка-Уильямса.
— Тьфу!
Квебек уже немысленно сплюнул заковыристое имечко Канады с языка.